«Здравствуйте! Так получилось, что я росла в патриархальной семье, и, к сожалению, не могу до конца избавиться от сексизма в моей голове. Я хочу сменить своё мнение по поводу проституции, мне упорно кажется, что это такая же работа. Есть ли какие-то четкие аргументы, доказывающие обратное?»
***
Чтобы разобраться, почему проституция — это не «такая же» работа, для начала нужно поговорить про работу вообще.
Сама по себе идея того, что наемные работники — это не рабы и не вещи, а живые люди, по историческим меркам сравнительно новая — крепостное право в Российской империи официально отменили в 1861 году, а как практика оно исчезло, пожалуй, только когда людей перестали насильно сгонять в колхозы.
Поэтому для начала давайте условимся, что в рамках разговора о проституции критериями нормальной работой мы считаем, как минимум, следующие:
1) Профессия не стигматизирована, т.е. люди соответствующей профессии не подвергаются дискриминации только на основании принадлежности к профессии;
2) С работы можно уволиться в любой момент по собственному желанию;
3) Работа не приводит к непоправимым последствиям для здоровья;
4) Работа дает возможности для развития и карьерного роста;
5) Работа не нарушает базовые права человека, в частности, статьи 3, 4 и 5.
Довольно очевидно, что идея легализации проституции выходит из попыток решить хотя бы несколько из перечисленных проблем. Но, к сожалению, не похоже, чтобы легализация могла помочь с пунктами 3, 4 и 5 — исследования показывают, что даже в странах где проституация легализована, она остается крайне низкооплачиваемой, очень высокорисковой работой, в которую идут, в основном, люди, которым больше некуда пойти.
При этом, среди людей вовлеченных в проституцию самый высокий уровень посттравматического стрессового расстройства среди всех групп — разные источники дают от 40% до 70%. Для сравнения, среди ветеранов войн в Ираке и в Афганистане уровень ПТСР колеблется в районе 10-15%.
Можно возразить, что после не значит вследствие, и, возможно, дело в том, что люди у которых уже есть ПТСР, чаще оказываются вовлеченными в проституцию, чем люди, у которых его нет. Но даже если это так, людям с ПТСР нужна медицинская помощь (которую ветераны, в отличие от проституток, получают), а не работа, сопряженная со стигмой и повышенным риском насилия и суицида.
И главное — любой секс без искреннего желания участн_иц — это насилие. И в ситуации, когда за секс платятся деньги, и когда деньги — единственная мотивация соглашаться на этот секс (а для большинства людей занятых в проституции это так), такой секс — насилие. И это отвратительно.
Да, работа солдатом — это тоже насилие, и я точно так же не считаю это «нормальной работой». Но это по крайней мере насилие ради того чтобы остановить большее насилие (в лучших случаях). А проституция это бессмысленное насилие ради насилия.
При этом я далека от мысли, что достаточно просто ввести шведскую модель и это решит все проблемы — не решит, точно так же, как отмена крепостного права не привела к немедленному уравниванию крепостных в правах. Проблема и в законах, и в обществе, работать нужно и с тем, и с другим.
Дополнительные материалы:
- Текст Татьяны Никоновой о том, почему легализация не решает проблем
- Текст Полины Забродской о проституции
- Перевод исследования об уровне смертности среди проституированных женщин
- Интервью с директоркой кризисного центра для женщин Натальей Ходыревой
- 10 мифов о «шведской модели»
- Принципы «шведской модели» (англ).
- Китти Сандерс о культурных предпосылках к секс-работе
За помощь в подбре ссылок спасибо ФБ-сообществу «феминистки»
