Статьи

Этот текст я изначально опубликовала в своем канале в виде нескольких отдельных постов. Теперь я собрала его в полноценный текст — о моих отношениях с Украиной и украинским обществом, о моей травме, о том, что поле взаимодействия я — группа, где группа это некая фигура, не менее важно, чем межличностное взаимодействие я — другой.

Вообще я обычно выступаю за то, чтобы видеть в массе отдельного человека, и концентрироваться на отношениях с тем или иным человеком. Я очень не люблю обобщения, и обычно мои способы действовать, как и мои советы другим, настроены именно на межличностный уровень. Например, если какой-то человек меня раздражает в интернете, я его обычно просто баню и все. Case solved. Если мне не нравится кто-то в жизни, я могу просто не ходить на ивенты с этим человеком, или игнорировать его. Попались плохие коллеги — всегда можно найти другую работу. Не нравится преподаватель — переведись в другой ВУЗ.

В этом подходе самом по себе есть проблема того, что вся ответственность ложится на того человека, которому что-то не подходит. Ты недовольна — ты и меняй ситуацию. Опции, скажем, «добиться увольнения преподавателя-грубияна» не существует не только практически, но и в умах людей.
Не нравится — вали. Ладно, я постараюсь.

Но что если ты банишь человека с людоедским мнением, а на его месте мгновенно оказывается следующий такой же? Что если ты поступаешь в другой университет, а там преподаватели точно так же унижают студентов? Что если как бы ты не фильтровала круг общения, все равно стабильно находится человек, который попробует без спроса шлепнуть тебя по заднице? В какой момент «не все такие, это просто тебе попался мудак» из честного наблюдения становится уловкой о ненастоящих шотландцах или способом снять с себя ответственность?

У разных людей, естественно, эта граница пролегает по-разному, но если вы вообще не задаётесь этим вопросом, то как вы поймёте, что вы оказались в плохом обществе?

«Порою мы попадаем в карман, в тупик мира — в училище, в полк, в контору, где нравы очень дурны. Одни вещи здесь считают обычными (“все так делают”), другие — глупым донкихотством. Но, вынырнув оттуда, мы, к нашему ужасу, узнаем, что во внешнем мире “обычными вещами” гнушаются, а донкихотство входит в простую порядочность. То, что представлялось болезненной щепетильностью, оказывается признаком душевного здоровья»

– К. С  Льюис

Для меня таким внешним миром стала работа в США, которую я получила в конце 2020 года. Как будто переключили рубильник, и я уже не «странная»,  «чересчур чувствительная», «сумасшедшая sjw», «что тебе все неймется», «каких еще прав тебе не хватает» и так далее, а самый обычный человек очень средней неравнодушности. 

Каждый раз когда я об этом говорю, кто-нибудь обязательно находит нужным заметить, что в Штатах тоже есть люди, которые обзывают других «сумасшедшими sjw», а в Украине есть нормальные люди.
Да, есть. Но в Украине я не знаю ни одной IT-компании, работая в которой  не будешь еженедельно спотыкаться о сексизм, гомофобию, расизм, предложения применять к детям физическое насилие и так далее. А в США я за полтора года работала на трёх проектах, и таких случаев было ровно ноль. 

Конечно, в этом есть и элемент везения, но есть и элемент моих усилий — когда меня на собеседованиях спрашивают про хобби, я рассказываю про активизм, и меня скорее возьмут на проект люди, для которых это тоже ценность. В Украине я не один раз слышала совет убрать из портфолио волонтерство в КиевПрайд, потому что «опыт конечно крутой и релевантный но вы понимаете, многих работодателей это оттолкнет».  И этот опыт — не про конкретных людей, не про то что мне попался какой-то глупый HR, а про разницу в обществах.

Если вас один раз изнасиловали, это может быть нелепая несчастная случайность, которая никогда в жизни не повторится. Если сексуальное насилие повторяется снова и снова, в разных обстоятельствах, от разных людей — то это не случайность.

Это значит, что здесь так принято.

Я начала сознавать что у меня есть травма именно в отношениях с обществом в прошлом году. Сначала я заметила, что мне очень нравятся митинги на работе и я с удовольствием на них хожу и участвую в смоллтоках. Это настолько не соответствовало моим представлениям о себе, что я просто оторопела. Оказывается, если люди ведут себя адекватно, то с ними приятно проводить время просто так, без конкретной цели. и для этого не нужна какая-то суперблизость, родство душ, общие интересы и так далее. Все и так работает. Ситуация, которая всегда была опасной до тошноты, вдруг стала безопасной.

Потом были митинги против незаконного преследования активиста Сергея Стерненко со стороны государства. Я ходила на митинги, в Харькове на них приходило совсем мало людей, человек 50 наверное обычно. И среди них — человек который когда-то совершил по отношению ко мне сексуальное насилие. Видеть его было не страшно, но очень противно.

А еще более противно было понимать, что хотя я в какой-то момент рассказала свою историю публично и с именами, и ее много репостили и комментировали и даже известный харьковский правозащитник Борис Захаров за него вступился и объявил что я все вру и он подаст на меня в суд (не подал), на его репутации и отношениях с людьми это никак не сказалось. И что вот в моем городе есть горстка людей, которые не могут сидеть дома, когда кого-то пытаются закрыть. Их больше полусотни, конечно, потому что никто не может ходить вообще на все митинги, но вообще я за восемь лет практически всех стала узнавать в лицо. И им аболютно окей стоять на митинге с моим насильником. Здороваться с ним за руку. Обниматься.  И что сам насильник — унылый жалкий старикан, которому даже плюнуть в лицо больше не хочется. А вот с этими людьми которым окнорм я не могу быть в одном пространстве. Меня тошнит.

Весной у меня был серьезный экзистенциальный кризис, а моя терапевтка начала лажать, и в итоге вообще сказала, что она ничем не может помочь и нам лучше прекратить работу на фоне моих тяжелых суицидальных намерений. И я думала — ну может мне просто не повезло с терапевткой?
Проблема в том, что два предыдущих моих терапевта спали с клиентками (не со мной). Так что мне «не повезло» три раза подряд, что уже как-то подозрительно похоже на закономерность.

По обсуждениям работы с суицидальными клиентами в украинских проф. сообществах и по опыту попыток получить какой-то совет в этих сообществах стало кристально ясно, что плохих терапевтов в Украине большинство. И не просто таких, которые не компетентны конкретно с моим случаем, а таких, которые выносят скрины из закрытых групп, сплетничают, распространяют слухи, вываливают в паблик клиентские истории с узнаваемыми подробностями, не видят дальше своего носа и не в состоянии отличить научную статью от публикаций в развлекательном журнале без ссылок на источники или соблюсти правила которые сами назначили. 

Дальше я поехала волонтерить на фестиваль КосмосТабор вместе с командой психологов — было жарко и прекрасная погода, я приехала без палатки и собиралась спать под открытым небом. И коллега из искренней заботы предложил мне место в палатке у его друга. Просто сказал, что вот мол есть Н, ты можешь поспать с ним.

А меня как холодной водой окатили. Я вдруг поняла что даже если дождь пойдет, спать с незнакомым мужчиной в палатке я не буду. Бодрствовать еще ладно, но только не спать. Только не это все снова.  Never again.

И это тоже про общество. Про то, что никакой человек в Украине не может гарантировать что его друг мужского пола точно не будет совать руки в трусы спящей женщине. Потому что это в целом обществом толерируется, и если не слишком уж отвратительно себя вести, а только чуть-чуть отвратительно, и реагировать на “нет!” сказанное после того как в трусах обнаружилась рука — то тебя даже насильником считать не будут. 

Я разозлилась просто чертовски. Выходит, все это время украинское общество меня обманывало, все это время я попадалась на уловки про “не все такие”, “надо искать своих людей”, “надо заниматься адвокацией и просвещением”, “никто тебе ничего не должен”.

Нет, должен. Вообще-то общество мне должно соблюдать мои права, а государство должно их гарантировать и предпринимать для этого активные меры. кто сейчас чувствует возмущение — идите прочитайте Конституцию. А если уж ни общество не может не дискриминировать, ни государство не может защитить — то надо хотя бы прекратить газлайтинг про “это все отдельные мудаки, а вообще украинцы не такие”. Такие, такие. Если в группе большинство толерирует насилие, то это значит что группа толерирует насилие. Даже если просеяв ее через три сита можно найти отдельных людей, которые не. Даже если на мусорной куче можно найти кольцо с бриллиантом и почти целый венский стул, мусорная куча остается мусорной кучей.

Конечно же в ответ мне скажут, что надо любить свою страну такой, какая уж есть. Что настоящая любовь смиряется с недостатками. Терпит боль. Долготерпит и милосердствует. 

Знаете, мой папа был запойным алкоголиком, за одним исключением ни у кого из моих друзей детства родитель _так_ не пил. Он вел себя потрясающе тупо и жестоко. Я боялись отцовского крика пуще материнских подзатыльников. И все равно я его очень любила. У меня была с ним мистическая связь, были вещи которые понимал про меня только отец. С его смертью в этом месте навсегда пусто. 

А еще у меня были десятилетние отношения с человеком с яркими нарциссическими проявлениями.
Ух, как же я его любила. Приезжала по первому зову. Делала все, о чем он просил. Работала над собой, только что лоб об пол не разбила, так хотела ему угодить. Когда я была чем-то недовольна, потому что он меня оскорблял и унижал, кричал на меня, в том числе прилюдно, он очень обаятельно мне объяснял, что отношения это не сахарный сироп и если я люблю по-настоящему, если наши отношения для меня важны, то я должна прощать ему недостатки. 

И в отношениях с отцом, и в отношениях с этим другом у меня было такое чувство, что вся ответственность за отношения лежит на мне. И что я не просто могу их изменить к лучшему, но и должна это делать, а если я не делаю ничего, значит это моя вина, что эти отношения такие. 

Эту ложь начали, конечно, эти конкретные люди, но кроме них были еще десятки людей которые эту ложь поддерживали. Которые говорили мне, что родителей не выбирают, надо любить какие есть.
Когда отец умер, а умер он потому что сердце не выдержало очередного запоя, а к этому долго шло, у него были приступы, мы вызывали ему скорую, врачи ему говорили, что что он может умереть от любой следующей бутылки водки. так вот, когда он умер, я обзванивала его друзей и знакомых,и один из них мне сказал — твой отец был замечательным человеком и прекрасным другом, очень жаль, что ему досталась такая отвратительная дочь, что он не выдержал жизни с тобой и умер. Как будто это я его убила. 

В комплекте с этими сообщениями всегда было еще одно — никто не будет тебя любить как-то иначе. Другой любви не существует. Я верила, ведь это совпадало с моим непосредственным опытом.
«В бокале с шампанским кровь и слезы, Мария, не пей, не пей». И это тоже огромная гадкая ложь. ложь, которая, без преувеличения, отравила мне полжизни. С которой я мне до сих пор иногда приходится сражаться внутри себя. 

Мои отношения с Украиной и украинским обществом повторяют тот же паттерн с такой точностью, что от этого открытия хочется завыть в голос. 

Я ведь все эти годы думала, что это моя и только моя ответственность — отношение общества ко мне и моим близким. Что я должна заниматься активизмом и просвещением, если я хочу иметь права. Что если я этого не делаю, или делаю недостаточно, значит я как бы согласна не иметь прав, и тогда не могу выдвигать никакие претензии. нет, нет нет и нет. 

Люди кругом повторяли мне все то же самое что и всегда — родину не выбирают, тебя что-то не устраивает — ты и прилагай усилия, надо уметь прощать недостатки, надо любить свой народ таким какой он есть.

о, а я ведь правда это умею.

я точно знаю, что я способна на такую ментальную эквилибристику, чтобы меня били, а я сидела, плакала и говорила “я “люблю тебя”  и “господи прости ему ибо не ведает что творит”. на такое сильное расщепление. Только вот я больше никогда в жизни не хочу оказываться в этой точке и никому не желаю там оказаться.

И люди, которые смеют этого требовать от кого-то, мне глубоко отвратительны. 

А правда? 

Правда в том, что нет никакой обязанности изменять плохие отношения. можно просто их закончить. если бы отец был жив, я бы, вероятно, как-то ему помогала ради той любви, которая у меня была. но я бы точно не стала с ним общаться или делать вид что ничего не было или молчать о своем опыте. Насилие исцеляется свидетельствованием.

И что довольно смешно — вряд ли бы все те люди которые меня осуждают за то что я недостаточно люблю Украину, стали бы меня за это осуждать. Скорее напротив, они бы мне советовали совсем забить на отца и не посылать ему никаких денег и не иметь с ним никаких дел.

Еще одна правда — в ситуации постоянной ретравматизации травма практически неисцелима. Невозможно научиться не бояться людей, если люди вокруг постоянно на тебя кричат, толкают, высмеивают или дискриминируют. Именно поэтому если женщина, например, подвергается физическому насилию в браке, в терапии нашей первой задачей будет помочь ей обеспечить себе физическую безопасность, привлекая для этого необходимые службы, если они существуют, а только потом заниматься работой с травмой. И то не сразу. 

Я была бы рада если бы кто-то мне это сказал раньше.